Невиданный кризис можно преодолеть, только если вернуть доверие.
«Пандемия коронавируса стала триггером экономического кризиса, жесткость и глубину которого никто пока в полной мере не осознает»Никогда такого не было, и вот опять. Этот известный афоризм довольно точно характеризует происходящее. Мир опять проходит через кризисную полосу – и это привычное явление, но никогда еще в эпоху современного экономического роста, т. е. за последние 300 лет, глобальный экономический кризис не был спровоцирован медицинскими проблемами.
На шок предложения накладывается и шок спроса. На российскую экономику он влияет через снижение спроса на экспортные товары (особенно углеводороды), а также через сжатие внутреннего спроса, в том числе из-за девальвации и снижения покупательской способности населения.
Переплетение шоков спроса и предложения – важнейшая черта глобального кризиса, предопределяющая его структурный характер. Как показал опыт последних полутора веков, такого рода кризисы происходят не часто – раз в несколько десятилетий. В их основе лежат технологические сдвиги, которые приводят к серьезному обновлению экономических, социально-политических, интеллектуальных и идеологических условий жизни. Они ведут к формированию новых геополитических и геоэкономических балансов, новых валютных конфигураций (включая глобальные валюты), новых механизмов экономического и политического регулирования, появлению принципиально новой повестки государственной власти.
В ХХ в. было два кризиса, оказавших комплексное и долгосрочное влияние на развитие мира, – Великая депрессия 1930-х гг. и кризисные 1970-е. В результате первого сформировалось индустриальное государство с мощными механизмами государственного регулирования. Кризис 1970-х привел к формированию постиндустриального либерального миропорядка, который к концу 1980-х гг. некоторые мыслители восприняли как «конец истории» (об этом писал Фрэнсис Фукуяма). Кстати, кризис советской системы 1980–1990-х гг. был отложенным кризисом 1970-х – СССР сумел откупиться от структурной модернизации благодаря мощному потоку рентных доходов (высоким ценам на нефть). Однако избежать кризиса индустриального общества («промышленных динозавров») было невозможно, и отложенный кризис, как это нередко бывает, оказался гораздо более жестким.
Но история не имеет конца – во всяком случае, пока существует человечество. Общество накапливает технологические изменения, которые натыкаются на препятствия социального и институционального характера, – и следует новый структурный кризис, ведущий к коренному обновлению парадигмы общественной жизни. И сейчас на наших глазах разворачивается драма рождения новой реальности. Важно, чтобы драма не обернулась трагедией, – но это зависит от наших усилий, от точности действий, причем не только и не столько в экономической сфере.
Результатом стала очень странная макроэкономическая ситуация в большинстве развитых стран. Они вышли из кризиса перегруженными долгами и бюджетными дефицитами при сверхнизких или даже отрицательных процентных ставках. Дешевые кредитные ресурсы позволяли государству не заботиться о бюджетном здоровье и еще больше наращивать госдолг, а для бизнеса размывались критерии эффективности инвестиций. Экономический рост не сопровождался обычным в такой ситуации ускорением инфляции. Все это создавало странную картину, не вписывающуюся в привычную для экономистов и политиков систему координат.
В ответ они стали говорить о «новой нормальности». Начала набирать популярность так называемая современная денежная теория (Modern Monetary Theory, MMT), согласно которой государственный долг, если формируется в национальной валюте, может расти бесконечно, т. е. бюджетный дефицит вообще не проблема для устойчивого экономического развития. Придерживающийся традиционных экономических взглядов Кеннет Рогофф назвал MMT «несовременной неденежной нетеорией».
Необходимо экстренно предлагать и реализовывать меры по недопущению экономической катастрофы и одновременно не блокировать решение давно назревших структурных проблем. Это разные решения, причем, как свидетельствует опыт, не всегда их можно легко разграничить. Не раз случалось, когда решения (институты), которые принимались ситуативно, действовали на протяжении десятилетий. И, напротив, решения, казавшиеся естественными, довольно быстро отменялись.
В качестве первого примера можно привести формирование мощного государственного регулирования в ведущих странах в условиях Первой мировой войны – этот институт, казавшийся сугубо временным, оказался мейнстримом для большей части ХХ столетия. В качестве противоположного примера можно привести новую экономическую политику (нэп): она была провозглашена в 1921 году и воспринималась как возврат к более или менее рыночной экономике «всерьез и надолго», но оказалась сугубо конъюнктурным решением, позволившим большевикам консолидировать политическую власть. В нынешней острой фазе кризиса подобные исторические примеры кажутся далекими от реалий. Но их необходимо иметь в виду, вырабатывая, предлагая или анализируя те или иные антикризисные меры.
Уже сейчас можно наблюдать долгосрочные последствия происходящих структурных сдвигов. Резко ускорилось внедрение информационно-коммуникационных технологий в жизнь человека – особенно в сферах образования, здравоохранения, торговли. Неизбежно существенное изменение роли государства – в регулировании экономики и социальной сферы. Произойдет трансформация мирохозяйственных связей. Многое из этого уже намечалось 10 лет назад, но тормозилось по разным причинам. Многие протекающие на наших глазах процессы и принимаемые решения являются не временными мерами противодействия кризису, но формируют важнейшие элементы будущей социально-экономической и политической системы. В сегодняшнем дне нужно видеть не только ужасное настоящее, но и прорывы в будущее – его контуры, возможности и риски.
Прежде всего необходимо направить доступные правительствам финансовые ресурсы на помощь людям, которые будут формировать спрос, поддерживая тем самым производителей. Предприятиям поддержка также может оказываться, поскольку их проблемы связаны сейчас не с рыночной неэффективностью, а с резко изменившимися условиями ведения бизнеса – по сути, с обстоятельствами непреодолимой силы. Однако здесь надо сделать три важных уточнения.
Во-первых, поддержка не должна носить избирательный характер, но оказываться всем фирмам конкретной отрасли или сферы деятельности. Не должны приниматься меры, которые на первый взгляд выглядят полезными, но ставят фирмы в неравные конкурентные условия. Примером «привлекательной, но вредной» меры можно назвать рекомендацию ввести нулевую ставку аренды региональной или муниципальной собственности, что означает автоматическое ухудшение положения всех предприятий, арендующих коммерческую недвижимость. Если уж помогать, то вводить мораторий на всю арендную плату с возможной компенсацией потерь арендодателей из бюджетов соответствующих уровней.
Во-вторых, нужно отделять неплатежеспособность фирмы от ее проблем с ликвидностью. Помощь имеет смысл, только когда проблемы связаны с ликвидностью, поддерживать неплатежеспособных, т. е. не способных к конкуренции в нормальных условиях, – бессмысленно. В этом случае более уместной является помощь со стороны кредиторов (списание или реструктуризация долгов), а не спасение за госсчет, превращающегося в зомби предприятия.
В-третьих, важно не создавать препятствий для оптимизации бизнесов, включая оптимизацию занятости. Но для этого нужны более тонкие механизмы, чем просто пособие по безработице уволенным. Особенностью последних 30 лет российского рынка труда стало не увольнение работников в условиях кризиса, а сокращение продолжительности рабочего времени или отпуск без сохранения содержания. Полагаю, последние должны получать пособие по безработице, хотя, возможно, и в меньшем размере, чем уволенные. Такой подход применяется в ряде развитых стран, и российская экономика является достаточно зрелой, чтобы его использовать. Это соответствовало бы принципу помощи в первую очередь людям.
Сейчас самое время активизировать усилия, чтобы ослабить административное давление на бизнес. Отмена избыточного контроля и надзора не должна откладываться до лучших времен, а, напротив, проводиться более решительно, если не сказать агрессивно. Нужно дать возможность людям и предприятиям находить пути решения встающих перед ними (и перед всей страной) проблем. И очень важно, чтобы эти послабления носили не временный характер. Нужно жестко придерживаться принципа: разрешено все, что не запрещено. В период стабильности о нем нередко забывали.
И главное – необходимо делать все, что повышает уровень доверия, особенно к государству. Доверие является важнейшей экономической категорией, и его дефицит стал причиной многих экономических проблем минувшего десятилетия. Сейчас государство получает возможность кардинально изменить ситуацию. При принятии нормативных актов проводится «оценка регулирующего воздействия», антикоррупционная экспертиза. Полагаю, что все принимаемые государственными органами решения должны проходить также и «тест на доверие», т. е. на способность этого решения повысить доверие общества (граждан, бизнеса) к государству.
Политика макроэкономического стимулирования требует особой осторожности. Шоки спроса и предложения предполагают разный набор антикризисных мер. И если финансовые вливания позволяют смягчить спросовые ограничители, то в условиях шока предложения они чреваты стагфляцией. Именно это произошло в начале 1970-х, когда на шок предложения, спровоцированный нефтяным эмбарго, США ответили стандартным кейнсианским впрыскиванием денег, результатом чего стала стагфляция и затяжной кризис, из которого Запад вышел только в начале 1980-х гг.
Еще одним риском сейчас была бы гонка за количественными показателями роста. В условиях динамичного развития современных технологий и быстрого удешевления новых товаров и услуг мир столкнулся с феноменом технологической дефляции. Показатель ВВП все более расходится с реальной динамикой благосостояния: мы знаем примеры как ускорения роста ВВП при падении благосостояния, так и противоположные – рост благосостояния при застойных показателях ВВП. Сейчас неудачный момент для подхлестывания номинальных цифр. Важно сосредоточиться на стабилизации положения людей и фирм, а в стратегическом плане – на структурной модернизации, на повышении производительности. Динамика ВВП в отрыве от других параметров не должна рассматриваться в качестве задачи краткосрочной экономической политики.
Президентская академия – национальная школа управления
